Жили себе муж с женой, и был у них сыночек единственный Ивасик. Как подрос немножко Ивасик, стал просить отца:

- Сделайте мне, батько, лодочку да вёслышко, буду я ловить рыбку и вас на старости лет кормить.

- Куда тебе, сынок, мал ты ещё, - говорит отец.

А он своё: сделайте, да сделайте. Вот смастерил ему отец лодочку и вёслышко, и стал Ивасик рыбачить. Поплывёт далеко-дальнешенько речкой, а мать тем временем ему есть наварит, в два горшочка нальёт, возьмёт ещё и рубашечку белую для Ивасика, пойдёт к берегу, станет и кличет:

Ивасику, Ивасику,

Приплынь - приплынь

Ко бережку:

Дам я тебе и есть, и пить,

И хорошо походить.

А Ивасик услышит:

- Да ведь это моей матушки голосок. Плыви, плыви, лодочка, к бережку.

Приплывёт, пообедает, рубашечку белую возьмёт, поблагодарит, отдаст матери наловленную рыбку и снова на речку.

Углядела Ивасика баба яга да и говорит себе:

- А неплохо было б Ивасикового мясца отведать. Ну-ка заманю я его.

Стала она обеденной порой на бережке, зовёт:

Ивасику, Ивасику,

Приплынь-приплынь

Ко бережку:

Дам я тебе и есть, и пить,

И хорошо походить.

Послушал-послушал Ивасик:

- Нет, не моей матушки это голосок: у моей матушки голосок, как из шёлка, а это такой, как у волка. Плыви, плыви, лодочка, подальше!

Смекнула баба яга, что так не заманит, побежала к кузнецу:

- Кузнец, скуй ты мне такой голосок, как у Ивасиковой матери.

Кузнец сковал ей тоненький голосок, пошла она на речку и уже новым голоском кличет Ивасика:

Ивасику, Ивасику,

Приплынь-приплынь

Ко бережку:

Дам тебе и есть, и пить,

И хорошо походить.

- Вот это моей матушки голосок. Плыви, плыви, лодочка, к бережку.

Только Ивасик на бережок, а баба яга его - цап! - да и потащила в свою хату. Принесла да и говорит дочке:

- Вот тебе, Алёнка, мальчонка, зажарь мне его на обед.

- Хорошо, мама,- отвечает Алёнка.- Я уже печь истопила.

- Тогда я за солью пойду,- говорит баба яга,- пока вернусь, чтобы жаркое было готово.

Пошла баба яга за солью, а Алёнка взяла лопату и говорит Ивасику:

- Садись, хлопец, на лопату.

- Да я не умею!

- Садись же, садись!

А Ивасик то руку положит, то голову, а всё не садится, будто не умеет, а потом Алёнке:

- Ты покажи мне, как сесть, я и сяду.

- Да вот же как, гляди!

Уселась Алёнка на лопату, а Ивасик её - хлоп! - в печь, заслонкой закрыл, там она и изжарилась.

Выбежал Ивасик из хаты, вдруг слышит - баба яга идёт.

Он стремглав на явор влез, спрятался и сидит.

Вошла баба яга в хату, видит - нет Алёнки.

- Ну, проклятая девка! Только я из хаты, а она уже и умчалась. Вот я задам тебе! Что ж, сама пообедаю. Вытянула из печи жаркое, наелась, пошла улеглась под явором и ну качаться:

- Покатаюсь, поваляюсь, Ивасикового мясца наевшись.

А Ивасик не вытерпел да с явора ей:

- Покатайся, поваляйся, Алёнкиного мясца наевшись!

- А, как ты тут, такой-сякой разбойник! Погоди же, всё равно съем я тебя!

И принялась баба яга явор грызть; грызёт и зубами щёлкает. Видит Ивасик, плохи дела, а тут глядь - гуси летят. Он им:

Гуси, гуси, лебёдушки!

Возьмите меня на крылышки,

Понесите меня к батюшке,

А у батюшки и есть, и пить,

И хорошо походить.

А они говорят:

- Нам некогда, пусть тебя задние возьмут.

И полетели. А баба яга всё грызет, аж трясётся явор.

Подлетели задние гуси, Ивасик к ним:

Гуси, гуси, лебёдушки!

Возьмёте меня на крылышки,

Понесите меня к батюшке,

А у батюшки и есть, и пить,

И хорошо походить.

- Пусть тебя последняя возьмёт! - сказали да и полетели.

А баба яга уже так явор подгрызла, что он наклонился, вот-вот упадёт.

А тут летит гусочка; одно крылышко у неё перебито, от стаи она отбилась да так сама позади и летит. Ивасик заплакал и к ней:

Ой гусочка-лебёдушка,

Возьми меня на крылышко

Да понеси к батюшке,

А у батюшки и есть, и пить,

И хорошо походить.

Пожалела гусочка Ивасика:

- Ладно уж, садись, может, как-нибудь и долетим.

Сел на неё Ивасик, и полетели.

баба яга как увидела, что Ивасик удрал-таки, рассвирепела да так надулась, что и лопнула.

А Ивасик с гусочкой полетели-полетели да под батюшкиным оконцем и сели. Стал Ивасик под окошком и слушает, что там старики говорят. А там мать пирожки из печи по два вынимает, кладёт их на окошко да приговаривает:

- Это тебе, дедушка, а это мне. Ивасик из-за окна и отзывается:

- А Ивасику и нету!

- Ой, старик,- говорит мать,- что-то мне будто голос Ивасика слышится!

- Да где там, старуха, нашего Ивасика уже и на свете нет.

Утерла старая слезы и опять к пирожочкам:

- Это тебе, дедушка, а это мне. Ну а Ивасик снова:

- А Ивасику и нету.

- Да нет, старик,- говорит мать,- я хорошо слышу, это он.

Вышли старики за порог, глядь: Ивасик стоит под окошком. Поздоровались, обнялись на радостях и рады-радехоньки! Мать Ивасику и головку помыла, и рубашечку белую дала, и накормила, а гусочке самого лучшего зерна насыпала.

Так и стали они вместе жить. И до сих пор живут. Да хлеб жуют.